Еврейские корни
Возможность публикации постов на форуме закрыта до окончания войны РФ против Украины.
БЕРШАДЬ
БЕРШАДЬ#1 Файнгольд Татьяна » 01 ноя 2014, 20:08
Бе́ршадь (укр. Бершадь, идиш בערשאַד) Географическое название : Бершадь Краткая история административного подчинения Бершадь (Бершадский район->Винницкая область->Украина) 1992-2015 Бершадь (Бершадский район->Винницкая область->Украинская ССР->СССР) 1923-1991 Бершадь (Ольгопольский уезд->Подольская губерния->Российская Империя) 1795-1922 . Для поиска архивных, географических и др. сведений пользуйтесь следующим: . Моё местечко Бершадь. . Еврейская Энциклопедия Брокгауза-Ефрона http://brockhaus-efron-jewish-encyclope . -5/126.htm Бершадь — местечко, во времена исторической Польши входившее в состав Винницкого повета Брацлавского воеводства. Во время хмельничины отряд Кривоноса напал на Б. По официальным данным, здесь насчитывалось евреев: в 1765 г. — 438 (в кагальном округе 743), в 1776 г. — 267 (516), в 1784 г. — 490 (815), в 1787 г. — 650 (974) и в 1790 — 202 (364). Число еврейских домов в 1765 — 143 и в 1776 — 37 (кроме 46 изб). — Ср.: Костомаров, "Богдан Хмельницкий", 4 изд., I, 325; "Арх. Юго-западн. России", ч. V, т. II, 192, 260, 477, 590 и 674.
Ныне Б. — местечко Подольской губ., Ольгопольского у.; с 1795 г. уездный город недолго существовавшей Брацлавской губ.; в 1797 г. в Бершадском уезде было евреев: купцов 33 (христ. 141), мещан 659 (христ. 286); в 1718 г. бершадское еврейское общество составляли 1727 м., 1643 женщ.; в 1897 г. всего жителей 8885, из них евреев 6603 (правосл. 1987). — Ср.: М—н, "Устр. и сост. евр. обществ"; "Насел. места Росс. Имп."; архивн. матер. . Российская еврейская энциклопедия http://www.rujen.ru/index.php/БЕРШАДЬ БЕРШАДЬ, город (с 1966), районный центр в Винницкой обл. (Украина). Изв. с 1459. В 16—18 вв. — местечко Винницкого повета Брацлавского воеводства в составе Речи Посполитой. С 1793 — в составе Рос. империи, с 1795 — уездный город Брацлавской губ. В 19 — нач. 20 в. — местечко Ольгопольского у. Подольской губ.В 1765 в Б. проживало 438 евреев, в 1776 — 267, в 1784 — 490, в 1787 — 650, в 1818 — 3370, в 1887 — 65,7%, в 1897 — 6603 (74,3%), в 1910 — 7400 (60,7%), в 1923 — 7030, в 1926 — 7016 (59,2%), в 1939 — 4271, в 1959 — ок. 2200, в 1970 — ок. 1800 (15,8%), в 1979 — ок. 1500 евреев (11,9%).Евреи Б. пострадали во время восстания Б.М.Хмельницкого. В нач. 19 в. в Б. жил один из первых проповедников хасидизма на Украине раби Рефоил из Б. (?—1815). В 1863 в Б. была синагога. В 1889 имелось 8 синагог. С 1889 раввином в Б. был Шмерл Лернер (1846—?). В 1910 в Б. имелись 7 синагог, еврейское кладбище, в 1912 — еврейское ссудо-сберегат. т-во.28 дек. 1905 в Б. произошел погром, во время к-рого было ранено 42 чел. В период Гражд. войны во время погромов в Б. было убито 150 евреев. В 1925 выходцы из Б. основали в Херсонском окр. еврейскую земледельч. колонию им. Мориса Винчевского.В 1941 в Б. было создано гетто, куда свозили евреев из Бессарабии и Буковины. В гетто действовала подпольная группа из 48 чел.; одним из рук. был Яков Талес; в гетто погибло более 1500 чел. 11 февр. 1944 в Б. было расстреляно 173 еврея, 11 марта — 154 еврея. 14 марта 1944 в Б. было освобождено 11 129 евреев.В 1946 в Б. открылась синагога, раввином был Янкель Нухимович Липман (1879—?). В обычные дни на молитву собиралось 15—30 чел., в праздники — ок. 300. В 1947 в Б. кроме синагоги имелось 2 нелег. миньяна, в одном молились только сапожники, в другом — портные.В 1980-х гг. в Б. действовали синагога, еврейское кладбище, был шохет, выпекали мацу. В нач. 1990-х гг. основано гор. еврейское об-во, религ. община, изд. газ. «Шабат» (ред. Б.Сапожников).В 1994, по данным Еврейского Агентства, в Б. проживало ок. 400 евреев.В Б. род.: М.И.Альбертон, М.М.Гейзер, М.-Н.В.Иерусалимский, Н.Л.Лейдерман, Ш.Французски-Горфинкель]]; Моисей (Исаак) Абрамович Окс (1844—1891, Одесса), юрист, публицист, автор тр. по юриспруденции. . Данный материал взят с сайта: http://efal.ru/ ЕФИМ АЛЕКСАНДРОВ БЕРШАДЬ
Местечко Бершадь. Кладбище Александр Вишневецкий http://jew.bershad.org.ua/photos/r-1.html Отрывок из статьи История любого еврейского местечка является свидетельством того, сколь велики были духовные ценности, на основе которых осуществлялось в нем нравственное воспитание людей.
БЕРШАДЬ#2 Nicolay » 29 мар 2015, 00:46
Еврейские местечки Украины Бершадь
БЕРШАДЬ#3 ds_kiev » 09 авг 2015, 02:28
Матвей Гейзер: "Что-то о моей жизни"
На фото: Синагога в Бершади (1989) Только берегись, и тщательно храни душу твою, чтобы тебе не забыть тех дел, которые видели глаза твои. И поведай о них сынам твоим и. Второзаконие 49
Наверное, у каждого человека, склонного к размышлениям, раздумьям (у людей же пишущих - в особенности), в какой-то период жизни - чаще на склоне лет - возникает желание, а порой острая потребность осмыслить прожитое и пережитое и перенести все это на бумагу. Зачем? Для кого? В том-то и дело, что эти вопросы для человека пишущего перестают существовать, слова улетают, а написанное остается.
Я принадлежу к поколению людей, которые всю жизнь писали автобиографии (краткие и подробные), заполняли по каждому поводу анкеты (в которых пятый пункт был нередко куда важнее первого) словом, каждый оставил немало письменных подтверждений о своем существовании в стране, недавно еще называвшейся СССР.
Случается, что автобиографию пишут для того, чтобы "заменить" собственную жизнь. Эти беглые заметки разумеется, не автобиография и тем более не мемуары. О себе, о прожитом я рассказал уже немало в своих книгах "Соломон Михоэлс" (1990г.), "Еврейская мозаика" (1993 г.), в многочисленных публикациях. Как сказал мой друг Михаил Синельников в статье "Камни в стене", написанной в качестве предисловия к "Еврейской мозаике", "М.М.Гейзер достаточно сдержан и не особенно охотно останавливается на подробностях собственной биографии, но ведь любые воспоминания, воспоминания о ком бы то ни было, всегда есть невольно и воспоминания и о себе". Воистину так. О своем детстве, о первых литературных поисках я рассказал в "Агаде о поэте (Мой Маршак)", в повести "Эзра Мордухаевич (Иов из Шпалы)".
Не открою ничего нового, сказав, что в пределах одной человеческой жизни, пусть даже не очень продолжительной, происходит так много исторических событий, что человек, даже считающий себя пассивным наблюдателем все равно в той или иной мере причастен к своей эпохе, к своему времени. Допускаю, многие предпочли бы жить во времена иные, но, как известно, времена не выбирают.
Мне, пишущему эти строки, 56 лет. Надо ли напоминать читателям, что раннее мое детство пришлось на военные годы. Потом наступили послевоенные, также лишившие людей моего поколения многих радостей. Уже в начальной школе вдалбливали мне и моим сверстникам "истины" о космополитах, "борьба" с которыми так трагически исказила судьбы советских евреев. Идеологический пресс школьной системы был таким, что уже в первых своих стихах я славил не только хорошую погоду и товарища Сталина, но с не меньшим энтузиазмом громил двоечников и космополитов. Я был подростком, когда из закрытого заседания ХХ-го партсъезда пробился столь долгожданный луч свободы. Впрочем, надо ли в "беглых заметках" о жизни ничем не примечательного человека упоминать об исторических событиях, сопутствующих его поколению? Думаю, они общеизвестны. Позволю себе сказать лишь следующее: когда в "эпоху пышных похорон" старых вождей (вот уж прав был Дон Аминадо : "Не толпись, когда пайки выдают, а толпись, когда вождей хоронят!") возникла еще недавно мало кому ведомая личность Горбачева, во мне (думаю не только во мне) воспряла какая-то надежда. И я не ошибся - именно с приходом к власти М.С.Горбачева моя почти не состоявшаяся жизнь (ведь я жил до того вопреки своей природе, хотя и занимался делом, не совсем чуждым мне - преподавал математику) вернулась, как мне кажется, в естественное русло. Над книгой "Соломон Михоэлс" я работал долгие годы, но никогда в догорбачевские времена не верил в возможность ее издания. В предисловии к этой моей книге великий артист И.С.Козловский написал: "Несомненно, автору способствовало, как говорили древние, благоденствие эпохи. Появлению этой книги мы обязаны нашим дням, нашему времени". Слова эти сказаны в 1989 году.
Пожалуй, пора от "общих" рассуждений перейти к конкретному рассказу о себе. Впрочем, еще на одном вопросе, издавна волнующем меня, хочу остановиться речь идет о судьбах российских евреев. Почему тема эта так близка мне? Быть может, потому, что несколько поколений моих предков жили в этой стране. Если верить семейным преданиям, то в 60-х годах прошлого века мой пращур был среди тех евреев-ремесленников, которых из Шклова или Мозыря перевезли в Москву и поселили в Китайгородской слободе. Прадед же с семьей был выдворен из Москвы весной 1891 года по "высочайшему повелению" генерал-губернатора Москвы великого князя Сергея Александровича. И с того времени предки мои по материнской линии оказались в черте оседлости. И получили фамилию Китайгородские. По этому поводу также существовало семейное предание. Оказавшись в Шпале (местечко на Украине), мой прадед на вопрос, откуда он прибыл, громко и четко ответил: из Москвы. "Пиши Мордухай Московский" сказал пристав. Но писарь ответил: "жид по прозвищу Московский не пойдет". И нашли "компромисс" прадед стал Мордухай Китайгородский.
На фото: И. Губерман и М. Гейзер Как известно, евреи оказались в России во времена Екатерины не по собственной воле, а вследствие раздела Польши. Но с первых же лет пребывания в России они отнеслись к ней достаточно лояльно. Общеизвестны подвиги евреев партизан и разведчиков в годы Отечественной войны 1812-1814 годов, а между тем: "Весьма странно, что сей улан, получив георгиевский знак, не мог носить его, он был бердичевский еврей, завербованный в уланы" это из дневниковых записей Дениса Давыдова. И еще: "Удивительно, что они (евреи - М.Г.) в 1812 году отменно верны нам были и даже помогали где только могли, с опасностью для жизни" - эти слова принадлежат самому Николаю Павловичу, да-да тому самому Николаю I, которого в любви к евреям никак не обвинишь. Евреи-кантонисты доблестно сражались "за царя и отечество" во времена Крымской войны в русско-японской войне. Они искренне любили Россию, считали ее своим отечеством. Но любовь эта, увы, далеко не всегда была взаимной. И все же я убежден евреям России было суждено особое предначертание.
Великий мудрец нашего времени рабби Адин Штейнзальц в одной из бесед сказал мне: "Ваши писания (буквально "то, что вы пишите" - М.Г.) подтверждают вывод, к которому я давно пришел: евреи России это сердце еврейского народа". А позже я прочел в трудах Штейнзальца такие слова: "Мне кажется, что русская культура по ментальности гораздо ближе к еврейской, чем, например, американская. Хотя я знаю английский язык и американскую культуру, конечно, гораздо лучше, чем русскую, но мне кажется я мог бы гораздо легче ужиться с людьми русской культуры, чем с американцами" Эти слова произнес человек, никогда не живший в России.
Я вспомнил их в моей недавней беседе с рабби Штейнзальцем в Московской ишиве. Вот буквально его слова: диаспора сделала из евреев актеров. Играя русского, француза или человека другой национальности, еврей в игре своей достигает такого совершенства, что становится более русским, французом или англичанином, чем люди этих национальностей. "Если это так, - спросил я Адина Штейнзальца, зачем же вся ваша деятельность?". Не задумываясь, он ответил: "Быть евреем не просто. Вернуться в лоно еврейства еще сложнее. Я пытаюсь евреям по паспорту помочь вернуться к истинному еврейству. Нужно ли это им и как поступать с этим пусть решают они сами. " Услышав эти слова, я подумал, что непроизвольно пытаюсь делать то же самое. Не буквально. Больше я думал о том, что народу, явившему миру великих Пророков, постыдно отказываться от своей истории, от своего прошлого.
А теперь вернусь к рассказу о себе. Я родился в 1940 году в удивительном местечке Бершадь на Украине. Слово "удивительном" не вырвалось у меня. Бершадь надолго сохранила традиции того замечательного мира, который вошел в истории диаспоры как "штетл" (местечко), до совсем недавнего времени - исхода последних его обитателей в Канаду. Израиль, США.
В своем обращении к читателям моей книги "Соломон Михоэлс" я писал: "К этой книге я шел издалека - из гетто на окраине местечка Бершадь Винницкой области. Тысячи людей загнали в болотистую, зловонную долину реки Дохно. Был у меня друг Велвеле. Война пригнала его с родителями в гетто. Они были беженцами из Бессарабии. Я помню, как плакал навзрыд Велвеле, и его крик "хочу в Бельцы". Он грозился убежать "домой". Родители со слезами на глазах утешали его и в какой-то день принесли клетку с птичкой. Птичка эта стала единственной отрадой моего и Велвелиного детства, мы разговаривали с ней, кормили с рук. Через несколько дней птичка летала по улицам гетто, а мы носились за ней. К вечеру птичка возвращалась в клетку, а мы с Велвеле, уставшие, возвращались домой.
Территория гетто была ограждена колючей проволокой, и людей "выпускали" только на кладбище. Счастливая птичка не знала этих правил и однажды, вспорхнув ввысь, перелетела "по ту сторону" гетто. Не задумываясь, Велвеле перелез через колючее ограждение и, весь окровавленный, побежал за птичкой. Проезжавший на мотоцикле полицейский остановился, подошел к Велвеле и ударил его ногой в лицо. Велвеле упал, полицай связал его руки, после чего веревку привязал к сидению мотоцикла и помчался на полной скорости. Птичка полетела вслед за Велвеле. Помню только крик Велвеле. Больше никогда я его не видел, но крик тот отчетливо слышу всю жизнь. Он сопровождал меня и в часы ночной работы над книгой. И теперь, когда работа над книгой уже давно завершена, и я написал новую книгу "Еврейская мозаика", крик Велвеле, если и стал приглушеннее, продолжает тревожить меня, напоминая, видимо, о том, что вся история евреев и есть сеть трагических и тревожных лет. Ну, теперь-то читатели убедились, что я - истинный еврей, да еще и местечковый: начав с рассказа о себе, я снова ушел в рассуждения и воспоминания, так свойственные евреям.
В гетто я был еще очень мал, и помню, конечно, не все, а только обрывки. Что запомнилось? Страх. Постоянный страх. И крик. Мне кажется, что в гетто все время кого-то били. И днем, и ночью.
Мы часто сидели "в секрете" в тесном погребе. Прятались. Я не хотел туда идти, орал изо всех сил. Мне затыкали рот: молчи! Троюродного брата, его звали Гриша Прицепт, сослали в Николаев. Он понял: погибнет здесь - и бежал. Переплыл Буг и пришел в Бершадь пешком худой, весь в обмотках. Помню крик тети Голды, его мамы: "Это не мой сын!" - она его не узнала. До сих пор крик этот стоит в ушах. Грише было тогда 15 лет.
Когда освободили Бершадь, первым делом раскопали яму ту, куда немцы сбрасывали расстрелянных. Какой крик стоял над рвом: люди спорили из-за мертвых. Не все могли опознать "своих". Погода была сырая, стылая. Так и остались в памяти: ветер и этот плач по-еврейски. И живые ссорятся - делят уже умерших. А мы своего Давида опознали сразу. Это мой дядя. Его увели в ту ночь, когда расстреливали партизан.
В конце апреля 1995 года с группой бывших узников концлагерей и гетто я участвовал в траурных торжествах, посвященных освобождению концлагеря Берген-Бельзе в Германии. На траурном митинге рядом со мной оказался пожилой, пожалуй, старый, немец с двумя внуками. Я плохо разговариваю по- немецки, но все же отважился спросить его, почему он взял на митинг детей. Старик вежливо, но с оттенком раздражительности, ответил: "Что еще могу я сделать, чтобы им не пришло в голову сотворить то, что сделало поколение моего отца и мое. Пусть с детства сами видят и слышат прошлое. " Старый немец ответил на вопрос, мучавший меня долгие годы: я не мог понять, почему в марте 1944 года мой дедушка повел меня на место расстрела немцами сотен евреев. Помню, отчетливо помню, как их останки перевозили на еврейское кладбище в Бершади. Увиденное в тот день осталось в моей памяти, в воспоминаниях неизличимой раной. Я часто возвращаюсь в мыслях к тому страшному мартовскому дню 1944года.
Старый немец боялся, чтобы внуки его не повторили "подвиг" дедов, а мой дедушка хотел, чтобы я его внук - запомнил все это. Мой дед достиг своего. Дай Бог, чтобы и мой новый знакомый оказался прав.
На митинге я встретил много бывших узников немецких концлагерей и гетто, а на приеме, устроенном властями Ганновера в ознаменование юбилея освобождения концлагеря Берген-Бельзе, я увидел немало людей - выходцев из бывшего СССР, не имеющих прямого отношения к трагическим событиям в Берген- Бельзе. Многие из них приехали в Германию как эмигранты. Понять этого не могу, но каждый волен выбирать свое будущее; об этом я писал в своей повести "Эзра Мордухаевич". Когда герой моей повести узнал, что его единственная дочь и внук уехали в Германию, он проклял их. Впрочем, есть и другой взгляд: выдающийся немецкий раввин-реформатор Людвиг Филипсон писал: "Ханаан слишком мал для детей божьих. Земля Израиля протянется через страны. " Немногим позже я услышал от духовного раввина России Штейнзальца: "Евреем можно быть и оставаться в любой стране, но земля Израиль всегда должна жить в сердце каждого еврея. "
И снова вернусь к своему детству. Сегодня трудно себе даже представить, какими голодными, холодными и мрачными были послевоенные годы на Украине. В очередях, наполовину состоящих из детей, за буханкой черного хлеба, за литром керосина для лампы люди простаивали помногу часов. И все же есть какое-то волшебство в слове "детство" спустя годы, десятилетия всплывают неожиданно светлые воспоминания из того далекого времени.
Для меня детство, прежде всего мама, бабушка, дедушка. И еще сама аура послевоенной Бершади. Ее обитатели, потерявшие так много близких и родных в годы войны, в условиях всепоглощающей бедности, нищеты, сохранили на удивление много истинно библейской доброты, желания помочь друг другу. Вспоминая об этом, я думаю, что люди по сути своей созданы, порой сами этого не подозревая, друг для друга, более того - живут друг для друга.
Забыть ли предсубботние вечера моего детства? Дедушка возвращается из синагоги в сопровождении очередного бедняка, которому не по силам справить субботу. До этого бабушка весь день стряпает на треножнике (примус и керогаз появились в Бершади гораздо позже) субботний ужин. Какие чудеса готовила она из одной курицы! Золотой бульон в медалях жира, куриная шейка, фаршированная гречневой кашей, маленькие, необыкновенные котлеты, сделанные из куриных потрохов, холодец из куриных ножек. Необыкновенно вкусны были сладкий горох и обязательный соленый арбуз, который бабушку научили готовить староверы, жившие в Пилипоновке деревне рядом с Бершадью. Конечно, это бывало далеко не каждую субботу! Замечу, что дедушка и бабушка - это родители моего отца, погибшего в гетто в январе 42 года. Отца, разумеется, я не помню, но воспоминания о нем постоянно жили в нашем доме, и помню, как все родные, глядя на меня, говорили: "Точь-в-точь Мойшеле". Наверное, война никогда не уйдет из моей памяти. Когда мне исполнилось 13 лет, дедушка достал из шкафа синий двубортный костюм и сказал: "Это тебе. Это был единственный нарядный костюм твоего папы". Моего отца учителя еврейской школы очень любили в Бершади. Долгие годы после войны встречавшие меня его бывшие ученики говорили друг другу: "Это сын Мойшеле Гейзера", и каждый из них делился воспоминаниями о моем отце.
Школа, институт, работа. Словом, как у всех людей моего поколения. Я закончил математический факультет Бельцского пединститута, в настоящее время работаю директором педагогического колледжа в Москве. На этом мог бы поставить точку. Но не могу не поделиться с читателями тем, что жизнь преподнесла мне удивительные встречи: я был знаком и неоднократно встречался с такими замечательными людьми как С.Я.Маршак и И.С. Козловский, А.П. Межиров и С.В. Образцов, Л.Б.Либединская и А.П.Потоцкая-Михоэлс, Е.Б. Рейн, Л.Э. Разгон, М.Н. Петлиц, А.М. Городницкий, Т.А.Бек. День своего тридцатитрехлетия я отметил в московской гостинице "Россия": вместе с Анастасией Павловной Потоцкой-Михоэлс я был гостем великого еврея Марка Захаровича Шагала. Пусть простят меня читатели за нескромность (честное слово, это не моя отличительная черта!), но сказал я об этом лишь для того, чтобы объяснить мой резкий крен от математики к писательскому и журналистскому труду. Впрочем, есть ли в самом этом факте что- то необычное? Едва ли, ибо одно из главных в еврейской истории учений - Каббала - связывает всю жизнь на земле с распорядком слов. То есть, ошибки в последовательности расстановки слов (математично!), по мнению каббалистов, могут оказаться роковыми для всего порядка на земле. И снова я от биографии перешел к философским рассуждениям! Что поделаешь, таковы мы - евреи! И может быть, поэтому нам удалось не только сохранить наше воистину великое прошлое, но сделать его бессмертным.
Сказано в Талмуде: "Благочестивые говорят: слава нашем молодости, не осрамившем нашей старости. Кающиеся говорят: слава нашей старости, искупляющей нашу молодость. Но и те, и другие говорят: благо тому, кто безгрешен, кто же согрешил - покайся, исправься и простится тебе".
Радость и горести, ошибки и грехи, взлеты и падения, тревоги так было, есть и будет. Впрочем, как гласит еврейская пословица, "не желаю себе конца тревог, ибо с тревогами заканчивается жизнь. "
И. Губерман и М. Гейзер
БЕРШАДЬ#4 ds_kiev » 09 авг 2015, 23:54
Сегодня в гостях у «РБ» доктор филологических наук, профессор Матвей Гейзер, талантливый писатель, а в годы Второй мировой войны - малолетний узник Бершадского гетто. Поводом для встречи послужил выход в свет в серии «Жизнь замечательных людей» новой книги Матвея Моисеевича – «Маршак».Матвей Гейзер (М.Г.): - У Самуила Яковлевича Маршака есть лирическая эпиграмма: «Года четыре я был бессмертен,/ Года четыре был я беспечен,/ Ибо не знал я о будущей смерти,/ Ибо не знал я, что век мой не вечен. »
В отличие от маленького Маршака я к четырем годам повидал столько смертей, что понятия «бессмертие» уже не существовало. Утро в Бершадском гетто начиналось со скрежета колес колымаги, запряженной тощим угрюмым мерином, прозванным Шварцер Мэс, что в переводе с идиш означает «Черный мертвец». Колымагой управлял такой же тощий и угрюмый, как его мерин, Авраам-Ице, пригнанный румынами в гетто вместе с другими евреями из молдавского местечка, где был извозчиком, возил пассажиров. В гетто он занимался другим делом: вывозил еще не остывшие за ночь трупы и сваливал их в яму на еврейском кладбище. Поговаривали, что вся дорога от родного местечка Единицы до Бершади усеяна могилами его детей, родителей, близких, погибших в пути.
«. Старому Аврааму-Ице, Приказали быть возницей, И без лишних слов, И без лишних слов. Он и грузчик, он и кучер/ На своем возу скрипучем/ Возит мертвецов, Возит мертвецов. Он на кладбище в Бершади Избавляется от клади, А потом опять забирает кладь. »
Железные ворота гетто открывались только тогда, когда евреи становились такой вот «будничной кладью». А эту песню, от которой мороз по коже, сочинил узник нашего гетто, в ту пору подросток Боря Зицерман, и я запомнил ее на всю жизнь. КОРР.: Но как вы оказались в гетто? Известно, что в это небольшое украинское местечко в Подолии на берегу речки Дохно, где до войны жило всего около четырех тысяч человек, в подавляющем большинстве евреи, гитлеровцы и их союзники румыны (сигуранцы) согнали и заперли за железный забор свыше шестидесяти тысяч человек.М.Г.: Среди освободителей Бершади в марте 1944 оказался писатель Борис Полевой. Матвей достал с книжной полки «Дневники» Б. Полевого, открыл нужную страницу и прочитал вслух: «Страшное это место. Между нормальными домиками прежней постройки теснятся целые массивы развалюх, кое-как сколоченных из фанеры, старых досок, железных листов и Бог знает еще из чего. Хибары лепятся одна к другой, местами сплошняком, и все они буквально набиты людьми, истощенными до крайней степени».От Освенцима до Бершади, от Бершадского гетто до Освенцима – тысячи километров, но это одно и то же, разве что не было в нашем гетто печей, где заживо сжигали евреев. В гетто они умирали сами, без лишних затрат на топливо, не сегодня – так завтра. От голода, холода, болезней и расстрелов на потеху пьяным охранникам – гитлеровцам, сигуранцам и украинским полицаям. На водосток под окном кабинета Матвея, где мы беседуем, сели два голубя и, воркуя, принялись быстро-быстро склевывать рассыпанные там хлебные крошки. Прервав беседу, Матвей принес из кухни ломтик булки и, раскрошив, подсыпал голубям. Они склевывали крошки прямо из его рук.М. Г.: Птицы, как люди, чувствуют, когда их любят, - заметил Матвей. – А вы птиц любите? - И не дожидаясь ответа, продолжал:- В гетто у меня был друг Велвеле, года на три старше. Его семью пригнали из молдавского местечка Бельцы. Однажды нам принесли клетку с серенькой птичкой, обыкновенным воробышком. Какая же была радость! Мы кормили её крошками от своей скудной еды, поили водичкой, выпускали летать по нашей комнатенке. Однажды воробышек вылетел в открытое окошко и - о счастье! – вернулся. Но в другой раз, выпорхнув на волю, перелетел через колючую проволоку, ограждавшую гетто. Велвеле выскочил из дома и, раздирая одежду и в кровь руки, пролез за проволочную сетку и побежал за птичкой. На беду ему навстречу мчался на мотоцикле немецкий комендант. Остановившись, он свалил мальчика на мостовую, связал ему руки веревкой, привязал к мотоциклу и нажал на газ. Миновали годы, но я по-прежнему слышу душераздирающий крик моего друга, вижу его безжизненное тельце, скользящее по мостовой, вымощенной необработанной брусчаткой. А птаха, словно легкая его детская душа, летит за ним. И кто-то думает, что я могу заставить свою память забыть? Чтобы избавиться от печали. «Только берегись и весьма оберегай душу свою, чтобы не забыл ты того, что видели глаза твои, и чтобы не ушли из сердца твоего все дни жизни твоей, и поведай о них сынам твоим и сынам сынов твоих. » - такова заповедь Первого библейского пророка Моисея, записанная в Пятикнижье . И я не забыл. Я написал книгу «Путешествие в страну ШОА». (ШОА, ивр. - Катастрофа.) Книгу о Памяти. И для Памяти. ( Добавим от себя: по силе воздействия на читателя книга эта стоит в одном ряду с «Дневником Анны Франк»).- За забвенье, за то, что наши глаза открылись слишком поздно, продолжал Матвей, - мы заплатили кровавую цену: жизнью шести миллионов европейских евреев – половиной мирового еврейства.«Фашизм с его Бабьем Яром, Освенцимом и Майданеком, многострадальными гетто, вся Катастрофа европейского еврейства – это нам за постыдное преклонение перед импотентными либералами, за веру слюнявым бредням о дружбе народов, о вечном Царстве Божьем на земле».- очень точно сказал мой друг поэт Моисей Цейтлин. Как видите, я, бывший узник гетто, к тому же способный рассуждать, анализировать пережитое и свидетельствовать о нем в своих книгах и статьях, нежелательный свидетель Холокоста для тех, кто отрицает его. КОРР.: Отрицает? Холокост? Сегодня? Но это спланированное и осуществленное фашистской Германией «Всесожжение» (греч.) – целенаправленное уничтожение евреев, начатое в середине 1930-х и длившееся до окончания Второй мировой войны, еще Нюрнбергский процесс официально признал одним из самых зверских преступлений фашизма. М.Г.: Все это так, но сохранилась и, к величайшему сожалению, умножается, набирая силу, определенная часть политиков (назову их «всеядными»), продолжающих разыгрывать «еврейскую карту» во имя достижения власти. И если для этого им выгодна идеология фашизма, они беззастенчиво опровергают его преступления, как бы очевидны они ни были. Отрицание Холокоста – наглядный тому пример. «Ложь! Не было Холокоста евреев! Спекуляция на горе других народов, пострадавших в той войне ничуть не меньше!» - твердят подобные «отрицатели». К ним громогласно присоединяются грозящие новым геноцидом еврейскому народу и гибелью государству Израиль, где сегодня живет 40 % евреев всего мира, лидеры Ирана и Сирии, ливанской «Хезболлы», палестинского ХАМАСа, до зубов вооруженных террористических организаций Бен Ладена, российские скинхеды и другие неонацисты. Парадокс, но эти последние, как правило, являются внуками и правнуками советских воинов, не пожалевших живота своего в борьбе с коричневой чумой, спасшие от неминуемой гибели еврейских узников гитлеровских лагерей смерти и гетто.КОРР.: Какую же цель преследуют «отрицатели»?М.Г.: Утверждают, что претензия евреев на признание Холокоста – не что иное, как претензия на мученический статус своего народа; попытка присвоить ему роль жертвы, якобы заплатившей жизнью за искупление грехов всего человечества. А это неизменно пробуждает в людях сострадание к невинным жертвам. Способность же к состраданию есть та самая благодатная почва, на которой произрастают гуманизм, толерантность, культура мира и ненасилия - человеческие категории, принципиально чуждые нацистской идеологии.Но вы ошибаетесь, полагая, что инициаторами отрицания Холокоста стали неонацисты. Этот позор зародился в правительственных недрах СССР. Не случайно над могильным рвом Бабьего Яра под Киевом, где покоятся останки сотен тысяч гитлеровских жертв, в подавляющем большинстве евреев, долгое время лежала лишь одна мемориальная плита с надписями на украинском. И только благодаря вмешательству писателя Юрия Антоновича Колесникова была восстановлена справедливость: отлиты и установлены две аналогичные плиты с надписями на русском и идиш, а позже и памятник скорби - каменная менора. КОРР.: Мы с неослабевающим интересом читаем ваши книги: «Чтоб не кануло в Лету (письма внуку)», «Еврейская мозаика», «Дорога в ШОА», «Михоэлс. Жизнь и смерть», которую с полным правом можно назвать основной художественно-документальной монографией об этом великом актере, режиссере и ярком политическом деятеле. Сегодня мы читаем вашу новую книгу «Маршак». Почему вы решили написать о Самуиле Яковлевиче? Не ошибемся, если скажем, что это первая полноценная монография о замечательном русско-еврейском поэте. Жаль, что ограниченный масштаб интервью не позволяет рассказать подробно о книге, о глубине и масштабности описанных в ней событий и о великих людях прошлого века: Мандельштаме, Михоэлсе, Чуковском, Бернсе, Пастернаке, Фадееве, Ахматовой, Бродском и, разумеется, самом Маршаке. М.Г.: (улыбается): – А завтра будете читать о Леониде Утесове. Первые главы еще не изданной книги обещаю для публикации «Русскому базару».КОРР.: Ловим вас на слове.М.Г.: Итак, о Маршаке. Самуил Яковлевич в конце своей жизни одарил меня дружбой, сыгравшей неоценимую роль в моей судьбе, и я не мог не написать об этом уникальном человеке и великом поэте. Но позволю себе рассказ о нем, начать издалека. Заодно ответить на ваш вопрос: каким образом моя семья оказалась в Бершадском гетто? Я родился за полтора месяца до начала Отечественной войны в Бершади – прелестном ухоженном штетеле (еврейском местечке), где евреи поселились еще в середине ХV века. До войны большинство бершадцев составляли евреи. Родной язык - идиш, второй – украинский. Русским владели лишь немногие. Работало семь синагог, еврейские и украинские школы-семилетки, детские сады, даже педагогический техникум. Сегодня в Бершади, а я часто езжу туда на могилы близких, существует лишь единственная обветшавшая синагога для нескольких евреев. И лишь огромное еврейское кладбище свидетельствует о том, что они проживали здесь веками. Над братской могилой двух с лишним тысяч невинно убиенных гитлеровцами, сигуранцами и украинскими полицаями высится мемориальная стела.Моя семья, главой которой был дед Мордке Гейзер, пыталась бежать от наступавших немцев, даже раздобыла лошаденку с телегой, однако у Кировограда нас догнали и вернули в Бершадь. Но не в свой дом, а в гетто, уже организованное в самой убогой части местечка - на его окраине.Здесь год спустя умер от брюшного тифа мой отец Моисей Гейзер, и всю заботу о моем воспитании взял на себя дед Мордке, добрый и мудрый человек. Это ему я обязан, что выжил и стал тем, кто я есть сегодня.Отчетливо помню, как мартовским днем 44-го, едва советские танки вошли в Бершадь и распахнулись железные ворота гетто, дед взял меня за руку и повел на берег речки Дыхно. И здесь я впервые в жизни увидел весеннюю травку, молодые листочки на деревьях. «Дыши!» - не сказал, приказал дед и, вздохнув полной грудью, бормоча молитву, поднял к небу мокрое от слез изможденное лицо. Вторя ему, и я глубоко вздохнул. Нет, не дышал, я пил –пил и не мог напиться этим чистым прозрачным воздухом с незнакомым привкусом трав, реки. Глотал его с такой жадностью, что закружилась голова, и дед едва успел подхватить меня на руки.Мы не вернулись в гетто. Долго шли по бершадским улицам, пока не остановились у красивого белого дома с огромными окнами. И я увидел: мама, бабушка Рива и тетя Лиза, распластавшись на ступеньках, целовали их. «Это наш дом», – сказал дед. - Твой дом, где ты родился. Сигуранца устроила в нем свою комендатуру».Матвей умолк, подошел к окну, стараясь справиться с нахлынувшими воспоминаниями.- Мама рассказывала, - продолжал он, - когда мы жили в гетто, я с трудом засыпал, видимо, мой детский мозг не справлялся с негативом, впитанным за день, он будоражил страхи. Однажды она допоздна пыталась убаюкать меня. Стоило закрыть глаза, виделась колымага Авраама-Ице, заваленная трупами. Ни сказки, ни моя любимая колыбельная «Ойф дем припечек», под которую обычно сладко засыпал, на этот раз не имели надо мной власти. И вдруг услышал мамин голос, звучавший на непонятном языке: Русского я тогда еще не знал. Но мелодичность стиха почувствовал. Зачарованный ею, готов был слушать еще и еще. Закончив читать, мама пересказала мне на идиш стихотворение о несчастной обезьянке, привезенной матросами из жарких стран: «На дальнем, жарком юге,/ На пальмах и кустах, /Визжат мои подруги,/ Качаясь на хвостах./ Чудесные бананы на родине моей,/ Живут там обезьяны и нет совсем людей. ». Так состоялось мое знакомство с Самуилом Яковлевичем Маршаком. К началу школьных занятий я уже свободно владел русским, хотя и по сей день порой ловлю себя на том, что мыслю на идиш. А прочитав книжечку Маршака: «Сказки. Песни, Загадки», вдруг почувствовал неодолимое желание писать стихи. Даже среди одноклассников прослыл поэтом и получил прозвище «Ямб Хореевич», Девочки решили оповестить о моем таланте Москву и послали в «Пионерскую правду» полное собрание моих сочинений – 27 стихотворений. В коротком ответном письме меня похвалили за искренность, умение видеть окружающую жизнь, посоветовали читать Пушкина, Лермонтова, Некрасова. И не напечатали ни одного стихотворения.Возмущенные одноклассники постановили: помочь может лишь один человек на свете – Самуил Яковлевич Маршак. И отправили письмо с моими стихами по адресу: «Москва, Любимому нашему поэту Маршаку». Оно дошло до адресата. И вскоре пришел ответ. Подробно разобрав одно из моих стихотворений, Самуил Яковлевич не оставил на нем камня на камне и посоветовал: «Хорошие читатели нужны не меньше, чем хорошие писатели». С тех пор стихи я пишу лишь изредка, но никогда не печатаю их.КОРР.: Расскажите о вашей встрече с Маршаком. М.Г.: Году в 1960-м я прочел в одном из московских толстых журналов подборку его стихов. Среди них и такое: «Не надо мне ни слез, ни бледных роз – /Я и при жизни видел их немало./ И ничего я в землю не унес,/ Что на земле живым принадлежало. »Почти физически ощутив состояние Самуила Яковлевича, послал ему письмо, вложив в конверт несколько своих стихотворений. И вскоре получил в ответ доброе письмо с благодарностью за внимание и приглашение в гости. Года через два я, в ту пору учитель математики одной из Аккерманских школ (окончил физико-математический факультет Бельцевского пединститута), находясь в Москве, отважился позвонить Маршаку. И он пригласил меня приехать.Так состоялась моя встреча с замечательным поэтом, мудрым и очень добрым человеком. Одна единственная. Всего несколько часов беседовали мы тогда с Самуилом Яковлевичем. Все, что я услышал и узнал от него, стало моим маяком по жизни.Вскоре Маршака не стало, но я успел познакомиться и подружиться с его сыном Иммануэлем, а став москвичем-лимитчиком (столичные школы тогда испытывали дефицит в учителях математики), продолжал бывать в доме Маршаков на Земляном валу, 14/16. Здесь же встретил вдову Соломона Михайловича Михоэлса графиню Анастасию Павловну Потоцкую. Ее рассказы о Великом Еврее зародили во мне нескромную мечту написать о нем книгу. Что я и осуществил, издав в 1991 году монографию «Михоэлс. Жизнь и смерть». (переиздана в 1998 г. – Авт.) Собирая документальные материалы для этой книги, даже ездил в 1968-м по инициативе Потоцкой в Минск, где в январе 1948-го был злодейски убит Михоэлс, надеясь узнать новые подробности его гибели, встретиться с людьми, с которыми Соломон Михайлович общался в тот трагический день. Денег на поездку ни у меня, ни у Потоцкой не было, их дали Иван Семенович Козловский и Юрий Александрович Завадский. Хотя 1968-й и был еще годом оттепели, имя Михоэлса оставалось как бы под внутренним запретом, и многие попросту боялись говорить со мной о нем. Мы явно утомили нашего гостеприимного хозяина, вспоминания взволновали его, и стали прощаться, сожалея, что за скобками остается много ценного, о чем Матвей Моисеевич пообещал рассказать при следующей встрече.Уже в дверях он неожиданно остановил нас:- Я бы хотел закончить нашу беседу словами немецкого пастора Мартина Нимеллера, узника нацистских лагерей: «Сначала они пришли за евреями. Я молчал – я не был евреем. Затем они пришли за коммунистами. Я молчал – я не был коммунистом, Затем они пришли за профсоюзными работниками. Я молчал – я не был профсоюзным работником. Потом они пришли за мной – не осталось никого, кто мог бы помочь мне».Люди не раз убеждались в истине: нельзя умывать руки, надеясь, что великая беда настигнет других и не заденет тебя. «Не спрашивай по ком звонит колокол – он звонит по тебе», - предупреждал современников английский поэт Джон Донн, отнюдь не беспокоившийся о судьбе евреев. Европа, Россия, Америка проигнорировали угрозу Гитлера уничтожить всех европейских евреев, обнародованную им за восемь месяцев до развязывания Второй мировой войны. Это было трагической ошибкой. Не меньшей ошибкой может стать сегодня игнорирование угрозы нового геноцида евреев, озвученной президентом Ирана Ахмадинеджадом, его призыва стереть с лица земли Израиль. Еще четыре года назад духовный лидер Ирана аятолла Хашеми заявлял, что применение даже одной ядерной бомбы на территории Израиля позволит уничтожить всё, что рассмотрение подобной возможности не является нерациональным. И представляете, подобное заявление вызвало в Европе лишь некоторые комментарии или не комментировалось вовсе. Как и призывы ряда мусульманских священнослужителей и правительств к уничтожению Израиля и евреев во всем мире. Европейцы в ответ лишь недовольно покачивают головами, угроза нового геноцида не вызывает у них ответной реакции. А Россия тем временем ведет переговоры с Ираном и ХАМАСом». Не исключено, что и Европа готова последовать ее примеру. Вместо того, чтобы признать угрозу нового геноцида народа, пострадавшего во время Холокоста, бороться с ней. И это в то время, когда Иран усиленно работает над созданием ядерного оружия.Вот почему я так много пишу о Памяти. И для Памяти.
Майя Немировская Владислав Шницер корреспонденты «РБ» в Москве